Инспектор Краддок кивнул.

– Вообразите мое удивление, – завершила Эмма, – когда примерно месяц назад я получаю письмо, подписанное «Мартина Кракенторп».

– Оно у вас с собой?

Эмма достала письмо из сумочки и дала ему. Краддок с интересом открыл его. Косой французский почерк – почерк образованного человека.

«Дорогая мадемуазель!

Простите, если это письмо станет для Вас потрясением. Я даже не знаю, успел ли Ваш брат Эдмунд известить Вас о том, что женился. Он говорил, что собирается. Его убили буквально через несколько дней после нашей женитьбы, и тогда же нашу деревню заняли немцы. После войны я решила, что не стану ни писать Вам, ни пытаться с Вами увидеться, хотя Эдмунд и велел мне это сделать. У меня к тому времени началась другая жизнь, и это было никому не нужно. Но теперь обстоятельства изменились. Это письмо я пишу ради сына. Сына вашего брата. Я больше не имею возможности давать ему то, на что он в этой жизни имеет право. В начале следующей недели я буду в Англии. Пожалуйста, сообщите, нельзя ли мне приехать повидаться с Вами. Писать нужно по адресу: 126 Элверс-Кресент, № 10. Простите еще раз, если это письмо заставило Вас пережить потрясение.

Примите уверения в моих наилучших чувствах.

Мартина Кракенторп».

Краддок помолчал немного. Перед тем как вернуть письмо, перечел его еще раз.

– Что вы сделали, мисс Кракенторп, когда пришло это письмо?

– У нас как раз гостил тогда мой зять, Брайен Истли, и я ему сказала. Потом позвонила в Лондон брату Гарольду посоветоваться. Гарольд воспринял это довольно скептически и рекомендовал мне вести себя крайне осмотрительно. Необходимо, сказал он, самым тщательным образом проверить, кто такая эта особа. – Эмма перевела дыхание. – Что, естественно, сказал бы всякий разумный человек, и я была с ним совершенно согласна. Но в то же время считала, что если эта девушка – эта женщина – действительно та Мартина, о которой мне писал Эдмунд, ей следует оказать радушный прием. Я написала по адресу, указанному в письме, что приглашаю ее приехать в Резерфорд-Холл и познакомиться с нами. Через несколько дней приходит телеграмма из Лондона: «Очень сожалею вынуждена срочно возвращаться во Францию. Мартина». И с тех пор – ничего, ни письма, ни известий.

– А произошло это все когда?

Эмма нахмурила брови.

– Незадолго до Рождества. Знаю, потому что хотела ей предложить провести Рождество у нас. Но мой отец и слышать об этом не хотел. Поэтому я пригласила ее на уик-энд сразу после Рождества, когда семья еще будет в сборе. По-моему, эта телеграмма – о том, что она возвращается во Францию, – пришла как раз в самый канун Рождества.

– И вы полагаете, что женщина, труп которой обнаружили в саркофаге, возможно, и есть Мартина?

– Нет, конечно. Просто, когда вы сказали, что она, вероятно, француженка, я невольно засомневалась – а вдруг… – Ее голос замер.

Деловитый голос Краддока зазвучал ободряюще:

– Вы поступили очень правильно, что пришли и рассказали. Мы все проверим. Лично я сказал бы, что, вероятнее всего, женщина, которая писала вам, благополучно вернулась во Францию и сейчас находится там, живая и здоровая. С другой стороны, как вы сами столь проницательно подметили, определенное совпадение дат действительно имеет место. Вы слышали на дознании, что по свидетельству медэксперта время смерти этой женщины грубо говоря, недели три-четыре назад. Самое главное, мисс Кракенторп – не волнуйтесь и предоставьте этим заниматься нам. Ах да, – прибавил он небрежно, – с мистером Гарольдом Кракенторпом вы, стало быть, советовались. А как насчет вашего отца и других братьев?

– Отцу, понятно, пришлось сказать. Он пришел в невероятное волнение. – Она слабо усмехнулась. – Был убежден, что все это подстроено, чтобы выманить у нас деньги. Деньги у моего отца – больная тема. Он уверен, – или, может быть, делает вид, – что страшно болен и должен беречь каждый грош. Я знаю, в старости такое иногда бывает. Это неправда, разумеется, он получает доход с капитала, это очень большие деньги, а не тратит, честно говоря, даже и четверти – по крайней мере, истратил до последнего времени, покамест не взвинтили подоходный налог. И безусловно его сбережения составляют крупную сумму. – Она умолкла на миг и продолжала: – Другим двум братьям я рассказала тоже. Альфреда это как будто позабавило, хотя и он был того мнения, что это почти наверняка обман. Седрик вообще не проявил никакого интереса. Он, главным образом, интересуется самим собой. Договорились, что примем Мартину всем семейством и попросим присутствовать при том нашего адвоката, мистера Уимборна.

– А каково было мнение мистера Уимборна на этот счет?

– С ним мы ничего не обсуждали, до этого просто не дошло. Только собрались, как получили телеграмму от Мартины.

– Никаких дальнейших шагов не предпринимали?

– Предпринимала. Написала в Лондон, с пометкой на конверте: «Просьба переслать по новому адресу», но ответа не было.

– Довольно любопытная история. Хм… – Он бросил на нее острый взгляд. – Ну, а вы сами-то что думаете?

– Сама – не знаю, что и думать.

– Какая была у вас первая реакция? Решили, что в письме сказана правда или склонились к тому же мнению, что у отца и братьев? А ваш зять, кстати, он что подумал?

– О, Брайен считал, что в письме все правда.

– А вы?

– У меня не было полной уверенности.

– А ваши чувства – что бы, положим, вы испытали, если б эта особа и впрямь оказалась вдовой Эдмунда?

Выражение лица его собеседницы смягчилось.

– Я очень любила Эдмунда. Любила больше всех братьев. Письмо, мне показалось, вполне такое, какое в подобных обстоятельствах и напишет девушка вроде Мартины. События тоже развивались вполне естественно. Я поняла, что к тому времени, как кончилась война, она либо опять вышла замуж, либо жила с мужчиной, который принял их с ребенком под свое крыло. Потом, возможно, человек этот умер или оставил ее, и она сочла уместным обратиться к родным Эдмунда, как он того и желал. Так что мне письмо показалось правдивым и естественным. Гарольд, впрочем, подчеркнул, что если оно фальшивка, то написано женщиной, которая знала Мартину, располагала всеми фактами и имела полную возможность сочинить правдоподобное послание. Я не могла не признать справедливость его доводов, но все-таки…

Она не договорила…

– Вам хотелось думать, что это правда.

Она взглянула на него с благодарностью.

– Да, хотелось. Я была бы рада, если б оказалось, что после Эдмунда остался сын.

Краддок кивнул головой.

– Письмо, как вы сказали, по первому впечатлению звучит вполне убедительно. Настораживает то, что последовало – внезапный отъезд Мартины Кракенторп в Париж и тот факт, что вы с тех пор не получали от нее известий. Вы откликнулись на ее письмо в добром духе, изъявили готовность принять ее. Почему, даже если ей пришлось вернуться во Францию, она больше не писала? Это – если она действительно та, за кого себя выдает. С самозванкой, конечно, такое объяснялось бы проще. Я было подумал, что вы советовались с мистером Уимборном и он стал наводить справки об этой особе, чем мог вспугнуть ее. Но вы говорите, до этого не дошло. Тогда остается вероятность, что нечто подобное мог предпринять кто-то из ваших братьев. Возможно, у этой Мартины такое прошлое, что в него лучше не заглядывать. Она, быть может, рассчитывала, что будет иметь дело с одной только любящей сестрой Эдмунда, никак не с жесткими, искушенными бизнесменами, которых на мякине не проведешь. Надеялась получать от вас деньги на ребенка – хотя какой он ребенок, наверное, уже лет пятнадцать малому – без лишних расспросов. А выходило, что предстоит столкнуться с чем-то совсем иным. В конце концов неизбежно возникли бы, как я себе представляю, и серьезные юридические вопросы. Ведь если у Эдмунда Кракенторпа жив сын, рожденный в законном браке, то он становится одним из наследников состояния, оставленного вашим дедом?